Дин Кунц - Вызов смерти [= Шоу смерти]
– Забыл электронный ключ, – небрежно сказал Майк, когда мужчина подошел к нему.
Плечи привратника напоминали две дубовые доски, между ними торчала не менее мощная шея. Нос когда-то был сломан и теперь выступал под странным углом к переносице.
– Мистер Мелоун? – спросил охранник, явно сомневаясь.
Майк напомнил себе, что должен действовать как Мелоун, а не как Джоргова.
– А на кого я похож? На муниципального сторожа? – Сказано это было саркастически.
– Но вы поднялись туда полчаса назад.
– И вышел снова.
– Я сидел в вестибюле, – сказал громила, почесывая лоб, – и не видел вас.
– Вы не увидите собственную рожу в зеркале, если вас в него не ткнут. – Майк представил себе это и подавил улыбку. – Откройте ворота!
С минуту привратник стоял неподвижно, потом достал из кармана электронную ключ-карту и вставил ее в щель запора. Ворота разошлись – единственный проход в линии сигнализации.
Водитель и телохранитель выскочили из кустов и бросились на служителя Шоу.
– Хэй! – Тот попытался дотянуться ногой до ближайшей линии сигнализации.
Неожиданно Майк понял, что газовый пистолет оказался у него в руке, а палец лежит на холодном курке, спуская его. Пьер – хороший учитель. Майк не потерял ни секунды на то, чтобы сделать выбор. Происходящее воспринималось им как замедленное действие, но он знал, что двигается очень быстро. Это была отрешенность от действия, которой научил его Пьер, возможность воспринимать собственные движения словно бы от третьего лица – приходилось даже пояснять самому себе, что именно ты только что сделал. Эта отдельность мысли от действия была забытым искусством, крайне редко встречавшимся в современном мире.
Медленное движение: его палец сгибается, медленно, медленно спускает курок. Нога привратника судорожно скользит по воздуху ближе, еще ближе к линии сигнализации. Пальцы Майка чувствуют легкое сопротивление, когда курок оказывается вдавленным до упора. Затем из ствола вылетает пуля. Даже в том отрешенном состоянии, в котором он находился, воспринимая все словно из другого измерения, он увидел только промельк, только черточку в воздухе, то ли взаправдашнюю, то ли нарисованную воображением. Он позволил курку вернуться в прежнее положение и приготовился выстрелить снова. Пуля прошла через шинель, через рубашку громилы и вошла в грудную клетку. Нога остановилась, не дотянувшись до сигнализации, только судорожно дернула. Охранник понял, что сейчас умрет. Он даже не успел испугаться, хотя страх и успел дотянуться до него своими щупальцами. Мягкий страх, который усыпил душу и теперь медленно поднимался на поверхность, искажая черты лица. Затем из груди охранника выплеснулась кровь. Кровь и плоть. Алые сгустки испятнали землю. Капли крови лениво кружились в воздухе, словно кусочки густого желе, и опускались на нападающих, усеивая их лица алыми брызгами.
– Очень быстро, – сказал водитель аэромобиля, возвращая его к действительности.
Тело убитого лежало на промерзшей земле, обескровленное лицо стало белым, как рыбье брюхо.
– Идемте, – выдохнул Майк. Неожиданно получилось так, что контроль над ситуацией оказался в его руках, теперь он был не ведомым, но лидером. Возможно, так получилось потому, что теперь он вошел в дело – бесповоротно, и пути назад не было. Он принял решение убивать, и это решение связало его с общим делом и общей борьбой без малейшего шанса выпутаться. Он почувствовал скорее облегчение, нежели страх. Теперь не было выбора, оставался единственный путь, по которому он должен был идти: освободить Лизу. Майк наконец-то сдвинулся с места. Он помог остальным спрятать тело охранника в кустах, подальше от праздных взглядов.
Они подошли к двери и осмотрели внутреннюю обстановку вестибюля. Это было обширное помещение со множеством колонн. Отделка была, конечно же, новомодная, но абсолютно безвкусная. Ни души. Они открыли дверь и вошли.
– Тридцать восьмой этаж, – сказал водитель.
– Лифт? – спросил телохранитель.
– Для здоровья будет полезнее прогуляться пешком, – сказал Майк. – Лучше будет, если мы пойдем по лестнице.
Они нашли лестницу и едва преодолели два пролета, когда навстречу им попался местный житель. Это был человек небольшого роста, он вел на серебряном поводке дога коричневой масти. Водитель заметил его первым и выстрелил еще до того, как Майк увидел человека. Но первый выстрел был неудачным, а у жильца оказалось оружие. Майку захотелось наорать на водителя. Если бы он не начал стрелять, они могли бы попытаться просто разойтись, без всякой крови. Но у водителя, видимо, не выдержали нервы. Теперь им предстояла еще одна драка. Первый выстрел жильца поразил телохранителя, подняв фонтан брызг. Майк почувствовал, что лицо его влажно от крови, и перепрыгнул через упавшее тело.
Водитель снова выстрелил, целясь в пах, но промахнулся. Его выстрел оторвал жильцу ногу. Конечность, отсеченная до колена, покатилась по ступеням вниз, из окровавленного среза торчала кость. Неправдоподобное и в то же время до ужаса реальное зрелище. Жилец сполз по стене. Его лицо было пепельным, серо-белым, и на нем проступила близость смерти. Рот человека широко раскрылся, словно он хотел заявить, что не верит в происходящее. Его пальцы нажимали, нажимали, нажимали спусковой крючок оружия, словно он был автоматом, сошедшим с ума. Один из этих слепых выстрелов поразил водителя в горло, разорвав его и выплеснув на грудь водопад алой жидкости. Майк выстрелил из газового пистолета, отправив жильца в милосердное небытие.
На ступенях лежали три тела. Каждое – в своем положении, раскинувшись не так, как другие. Лица искажены, кожа белая от большой потери крови. Кровь. Ее разлилось слишком много, чтобы можно было стереть носовым платком. Он не мог надеяться скрыть очевидное. Кроме того, был еще дог, съежившийся над останками хозяина. Сейчас он только поскуливал, но вскоре вой его станет громким. Майк быстро побежал вверх, по гулким пролетам, прочь от собаки. Впереди было еще тридцать шесть этажей. Двадцать. Он остановился передохнуть. Пятнадцать. Он отдохнул снова.
Когда он достиг этажа, на котором обитал Мелоун, тревога еще не поднялась. Никто пока не обнаружил тела; дог еще не начал выть. Майк почувствовал, что сердце его неистово колотится, словно бы собираясь взорваться или выпрыгнуть из груди. В жилах пульсировал бешеный коктейль, кровь плюс нечто большее, чем адреналин, нечто не имеющее названия. Этот коктейль бодрил, возбуждал, переполнял его энергией.
Коридор был застлан толстым ковровым покрытием, в котором тонул звук шагов. Он проходил мимо дверей, на которых красовались таблички с именами важных персон. Здесь располагались апартаменты руководства Шоу, Исполнителей Шоу. Когда-то в таких же жил и он сам. Он был знаком со всеми, хотя сейчас эти имена казались ему чужими. Когда он жил здесь, он приходил и уходил, не глядя по сторонам. Сейчас он пробирался по коридору, словно ночной вор. Точнее сказать, ночной убийца. Многие вещи, которых он не замечал раньше, теперь бросались в глаза. Мысленно он измерил ширину коридора, прикидывая, сможет ли одолеть в борьбе двух или более человек – или же убежать от них. Он двинулся вперед.
В двери Мелоуна был замок с идентификацией голоса – он различал тех, кто имел право свободного входа, и тех, кто должен был дожидаться приглашения. У Майка был голос Мелоуна. Ему предстояло превосходным образом проверить эффективность хирургических фокусов. Его голос звучал как голос Мелоуна. Это одурачило охранника у двери. Но сможет ли он обмануть семантическую машину, остроухого металлического монстра, обитающего где-то в толще стены?
– Откройте, пожалуйста, – самоуверенно сказал Майк.
Послышался гул. Затем щелчок. Дверь распахнулась без малейшей задержки, являя ему интерьер апартаментов Мелоуна. Майк вошел, каждую секунду готовый выхватить пистолет из рукава. Комната была пуста и погружена во тьму. Темноту рассеивал только лунный свет, лившийся сквозь большое окно из плексигласа. Это была большая гостиная, больше той, которая была у Майка, когда он работал в Шоу. Был рабом Шоу. Шторы скрывали часть стены, в которой не было окон, красно-черная ткань переливалась палево-желтыми психоделическими разводами. Другие стены были белыми, на них висели картины испанских неомодернистов. Это были оригиналы, написанные маслом. Одна, кажется, принадлежала кисти Санчеса, и Майк едва не присвистнул от удивления. Одна такая картина – уже невероятное счастье. В комнате стояли два черных кожаных дивана, кушетка, три массивных кожаных кресла. По всему помещению было разбросано около дюжины красных и черных подушек. В целом обстановка комнаты была яркой, но вполне благородной, бодрящей, но респектабельной.
Майк быстро прошел через гостиную в холл. Преследуя воображаемого зверя, он легко двигался по мягкому ковру и, достигнув конца холла, остановился, прислушиваясь. Впереди послышались голоса. Один из них звучал точно так же, как его собственный.
